Продолжим поднятую в президентском послании банковскую тему, отталкиваясь от неслучайной замены председателя Национального банка. Президент сказал, что экономике нужны деньги, корпоративное (то есть производственное) кредитование недостаточное, а фокус банковской деятельности сместился на потребительские займы (см. “Национальной экономике — национальные инвестиции”, “Время” от 7.9.2023 г.). И далее Касым-Жомарт ТОКАЕВ обратил внимание на сверхдоходность банков, которая образовалась не в результате эффективной работы, а в основном как следствие высокой базовой ставки. Её Национальный банк использует якобы для борьбы с инфляцией. И ещё про государственные ценные бумаги, так называемые ноты, через которые и обеспечиваются огромные доходы финорганизаций. И что требуется вовлечь в экономический оборот замороженные активы банков на сумму 2,3 трлн тенге.

Такого с высоких трибун ещё никогда в Казахстане не говорилось! Здесь едва ли не каждое слово — это разрыв устоявшихся у нас шаблонов, стоит только вникнуть в суть сказанного.

Так вот вникаем, начиная с самой сути — баланса главного монетарного органа. Открываем баланс Федеральной резервной системы (ФРС) США — родоначальника вышедшей на глобальный масштаб долларовой сис­темы. На балансе мирового регулятора на август 8,1 (округляем) трлн долларов, столько ему, как кредитору первой инстанции, должны его заемщики. В основном это казначейство тех же Соединенных Штатов. Сущие копейки по сравнению со всем накопленным объёмом глобального долга. Ну так ведь и ФРС как первичный кредитор, и бюджет США как первичный заемщик находятся на самом верху (или в самом основании) многоступенчатой системы мультиплицирования первичной денежной массы.

Открываем баланс Национального банка Казахстана, именуемый по-нашему открытой позицией. Сальдо по этой позиции (на 1 июля, тоже округляем) — 4,1 трлн тенге. Похоже, правда? Там и там по нескольку триллионов — у них в мировой валюте, у нас в национальной.

Одна только разница: у ФРС триллионный баланс с плюсом, у нашего национального регулятора — с минусом. Потому что Федеральная резервная система США — главный кредитор всей мировой экономики, а наш Национальный банк — главный заемщик в масштабах нашей собственной экономики.

У кого занимает казахстанский Нацбанк? У казахстанских же банков второго уровня, сплошь, между прочим, частных.

Минус четыре и одна десятая триллиона тенге долга Национального банка перед его кредиторами на начало июля складывались из таких основных позиций, как деньги коммерческих банков на корреспондентских счетах Нацбанка — 0,5 трлн тенге, привлеченные от БВУ депозиты — 1,4 трлн, а ещё 2,8 трлн тенге — это долговые обязательства Национального банка по тем самым нотам, которые он же непрерывно печатает и продает на финансовом рынке.

Отсюда и та самая сверх­доходность коммерческих банков, обеспечиваемая, как сказано в послании, высокой базовой ставкой.

В самом деле, при нынешней базовой ставке 16,5 процента любая заемная денежка ещё на какую-то коммерческую маржу доходнее. Умножьте четыре с гаком триллиона тенге, допустим, на 18 процентов и прикиньте, сколько в год зарабатывают коммерческие банки, вообще не заморачиваясь кредитованием.

Достаточно многозначительна фраза в послании насчет высокой базовой ставки, которую Нацбанк использует, дескать, для борьбы с инфляцией.

Многолетняя повышенная инф­ляция всех товаров и услуг на казахстанском рынке, измеряемая в тенге, всегда более высокая, чем на долларовом рынке. Это, да, факт. Можно сказать, факт исторический: последнюю четверть века инфляция в тенге всегда была на 4-8 процентных пунктов выше импортируемой с внешних рынков. Соответственно, все подряд правительства, строго веруя в монетарный канон, пытались вогнать инфляцию в запланированный коридор. И ни у кого не получалось. А все подряд руководители Национального банка, ещё более истинно верующие, боролись с ростом цен в Казах­стане высокой базовой ставкой. И тоже не получалось.

Но, позвольте, при чем тут монетарная классика, если у нас она вывернута наизнанку? Национальный банк не создает никаких кредитных денег и никакие банки второго уровня ими не снабжает. Ни по высокой базовой ставке, ни по низкой, ни по какой. В этом смысле как ни повышай базовую стоимость денег, на снижение инфляции в тенге это никак не повлияет.

А на что тогда повлияет? Строго по монетарной классике, работающей у нас наоборот, чем выше базовая ставка, тем выше… инф­ляция. Все элементарно: Нацио­нальный банк, ещё четверть века назад завязав узелком (вернее, ему завязали) свою кредитную (заодно с инвестиционной) потенцию, производство все новых и новых денежных масс отнюдь не прекратил. Он всего лишь перевел производственно-кредитную эмиссию в финансово-спекулятивный формат. Рядом со станком, печатающим долговые ноты, работает станок, печатающий доходные проценты по ним, проценты по депозитам коммерческих банков и прочим триллионным заимствованиям Национального банка. Продукция, соответственно, измеряется многими сотнями миллиардов тенге. Благо производство несложное, всего лишь операции в компьютерах, а станок и печать — это только для образности.

И вся эта эмиссионная денежная масса все равно попадает в экономику и все равно через банки, только не через кредиты производству, а через кредитование потребления, основанного на импорте, то есть через поддержку чужого производителя, а также непосредственно через потребительские траты самих банков — они ведь сверхбогатые и могут себе позволить.

Схема, честно сказать, чисто колониальная, как ни обидно это констатировать.

Поучительно оглянуться в отечественную финансово-политическую историю. Тенге родился осенью 1993 года, после летней реформы рубля, которая отсекла от Центробанка России бывшие союзные респуб­лики (ту дату и стоит считать концом Советского Союза). При рождении наша валюта шла по 4,7 к доллару и была истинно независимой, осуществляющей суверенную кредитную эмиссию.

Кредиты в те остро кризисные годы требовались для расшивки неплатежей и поддержки лежавших на боку предприятий, что по определению требовало повышенной избирательности и субъективизма, транслируемых в нашей местности в раздачу денег “своим”. Стабилизации экономики это особо не помогло. Если что и развивалось, так это система завоза и торговли импортом. На чем и поднялись многие “младотюрки”.

Инфляция между тем раскручивалась. Часть кредитов заведомо являлась невозвратной, но и добросовестные заемщики легко возвращали арифметически те же, но в разы полегчавшие суммы. К 1996 году курс тенге улетел за 60 и продолжал падать. Но пришел премьер Акежан КАЖЕГЕЛЬДИН, и началась “макростабилизация” под кредиты МВФ стэнд-бай.

По новой методичке Национальный банк элементарно прекратил кредитование БВУ. Но те нашли выход — зарубежное фондирование (при несопротивлении монетарного регулятора). Благо нефтяной рейтинг и образцовые рыночные реформы способствовали. Знаменитый БТА Банк вырвался тогда в лидеры как раз благодаря самому агрессивному наращиванию внешнего долга. Деньги пошли не на производство, но сильно подтолкнули хотя бы строительство, породив в результате пузырь на рынке недвижимости.

Ну и эту лавочку пришлось прикрыть с подачи председателя того же БТА Банка Мухтара АБЛЯЗОВА, устроившего внешний дефолт, совпавший с мировым кризисом, хотя и по нашим домашним причинам. С тех пор агрессивно растить внешний долг стали уже сырьедобывающие “дочки” иностранных компаний, а коммерческим банкам наш же монетарный регулятор (при несопротивлении правительства) соорудил вот такой высокоприбыльный отпуск от экономики.

Конечно, навести порядок надо бы и в такой схеме (см. “Дания Еспаева: нам и внешних врагов не надо”, “Время” от 7.9.2023 г.). Но без избавления от монетарного колониализма и появления созидательного кредита Казахстану не выжить.

Пётр СВОИК, фото Андрея ХАЛИНА, Алматы