Известный казахстанский финансист о реформах в банковском секторе, девальвации 2009 года и государственной поддержке БВУ

- Григорий Александрович, сегодня Казахстан отмечает День национальной валюты. 30 лет назад перед государством стоял выбор: твердый или плавающий обменный курс, в итоге узкий круг специалистов пришел к тому, что тенге всё-таки должен плавать. За это время страна пережила, можно сказать, пять «девальваций». Как известно, к одной из них вы имели самое непосредственное отношение — в 2009 году Национальный банк, возглавляемый вами, девальвировал тенге почти на 25% по отношению к американскому доллару. Сегодня, оглядываясь назад, насколько сложно вам было принимать тогда такое решение? И какая последующая девальвация, на ваш взгляд, больше всего сказалась на нашей экономике?

- Меня немного удивляет, почему девальвацию 1994 года все забыли, 2015 года простили, а вот 2009 года до сих пор помнят.

Расскажу, как все было на самом деле. 3 января 2009 года меня пригласил президент Нурсултан Назарбаев, как своего внештатного советника, здесь в Алматы, и сообщил, что в России прошла девальвация 50%, поэтому нам в Казахстане тоже нужно будет провести компенсирующую девальвацию. При этом он заявил, что делать девальвацию в январе будет Анвар Сайденов, а когда шум уляжется в мае, он предложил прийти мне и возглавить Национальный банк. Я никому об этом тогда не говорил, но согласился, потому что такая последовательность событий меня вполне устраивала.

В тот период я ещё возглавлял Халык банк и подумал, как раз получу годовой бонус в апреле по итогам года работы и потом уйду в Нацбанк. Но я сильно недооценил ситуацию, так как 21 января, когда я находился в командировке в Москве, мне пришло СМС-сообщение с поздравлением о назначении председателем правления Национального банка. Потом позвонил Аслан Мусин, который на тот момент занимал должность руководителя Администрации президента, и сказал, что я должен прибыть на следующий день в Астану на согласование в сенат парламента.

То есть, я хочу сказать, что политическое решение о девальвации 2009 года принимал глава государства. Технически всю работу, конечно, сделал Национальный банк, но все решения, согласно действующему законодательству, принимались общим правлением, а не мной единолично. Ещё один важный аспект — утечек из Национального банка тогда не было. Они были в других местах, но не в Национальном банке.

Вместе с тем самая большая девальвация в истории Казахстана произошла не в 2009 году, как журналисты любят вспоминать, а в феврале 1994 года, когда правительство Сергея Терещенко и Акежана Кажегельдина уговорило президента провести межзачет без визы Нацбанка. Причём они хотели заставить это сделать Национальный банк, но Даулет Сембаев, в тот период его возглавлявший, категорически отказался.

На мой взгляд, это был самый неудачный макроэкономический эксперимент, за который страна очень дорого заплатила. Курс упал за 3 месяца с 11 тенге до 40, то есть более чем в 3,5 раза.

Я сейчас могу об этом говорить объективно, потому что в то время учился в Джорджтаунском университете и занимал должность помощника вице-президента. К Национальному банку хоть я и не имел прямого отношения, но поскольку я вместе с ними вводил национальную валюту, меня держали в курсе всех событий.

Чтобы вы понимали, я пришел в Национальный банк (заместителем председателя правления) в июне 1994 года, и нам потом пришлось ещё долго «разгонять» последствия той девальвации, месячная инфляция на тот момент составляла, представьте себе, 46,5%.

А вот следующая серьёзная девальвация прошла уже через много лет — в феврале 2014 года, потом в августе и в ноябре 2015 года, то есть они все перетекали друг в друга. В результате чего их совокупный объём превысил 2,5 раза. В целом я считаю, что в проведении девальвации 2014 года не было реальной экономической необходимости. Нельзя было делать её до российской. Вот если бы потерпели до конца года и провели бы компенсирующую девальвацию в январе 2015 года, то это было бы правильным решением. Тогда целого блока негативных последствий для экономики страны можно было бы избежать.

- В своё время, работая в Нацбанке, вы были известны ещё тем, что ужесточили требования к БВУ, некоторые банки даже держали в «ежовых рукавицах»... С какими трудностями вам приходилось сталкиваться, учитывая, что в то время за многими финансовыми институтами стояли чьи-то политические интересы?

- Начнём с того, что ко всем банкам у меня было всегда одинаковое отношение. Если бы я к кому-то относился слишком хорошо, или, наоборот, слишком плохо, то вряд ли бы пережил 90-е годы.

Расскажу одну историю 1995 года. Я тогда занимал должность зампреда Нацбанка, курирующего надзор, и впервые столкнулся с политическим давлением, когда в обход меня было принято некое постановление в пользу двух конкретных банков. Я был не согласен с ним, и поэтому написал заявление об отставке. Однако, когда об этом узнал президент, он вызвал меня и спросил, в чем дело. Я объяснил, что такое решение считаю неправильным. После чего он поручил развернуть это постановление и пересмотреть его. Затем он собрал отдельное совещание с руководителями всех крупных финансовых институтов и озвучил им, что будет поддерживать не их, а меня. Для этого президент попросил, чтобы мне установили отдельный телефонный аппарат для прямой связи с ним, по которому я мог бы передавать ему всю ситуацию.

В принципе те реформы, которые мы тогда провели, были достаточно успешными, потому что все участники были уверены, что у нас нет любимчиков. В тот период 110 банков потеряли лицензию. Конечно, недовольных и обиженных было много, но плодить их больше, чем нужно, мы точно не хотели.

- У 110 банков была отозвана лицензия... даже сложно представить…

- В 1995 году, когда мы издали указ, поначалу закрывались только мелкие банки.

В те времена, чтобы открыть банк, много не требовалось, достаточно было принести какие-то документы — и тебе давали лицензию. Поэтому банков на тот момент открывалось огромное количество, как и университетов. Некоторые из них размещались вообще в квартирах или подвальных помещениях. Условно из 110 ликвидируемых банков наверно 15 было «настоящих».

Потом по истечении года санкции и отзыв лицензии начались у крупных игроков. Для многих из них ключевой вопрос заключался в том, чтобы найти деньги для докапитализации. Были случаи, когда ко мне приезжали владельцы банков, у которых мы собирались отозвать лицензию, и просили дать им отсрочку на 2-3 месяца. Но деньги, как мёд в том мультфильме про Винни-Пуха, они или есть, или их нет, в 95% случаев никто ничего не находит.

Конечно, каждый отзыв лицензии — это боль, огромное количество неприятностей для всех участников процесса, ведь каждый банк — это сотрудники, которые лишаются работы — с одной стороны, и вкладчики, которые сразу начинают штурмовать здание — с другой. Ещё с ликвидационными комиссиями у нас всегда были проблемы, так как мы к ним отношения тогда не имели, их назначали решением суда, зачастую они воровали деньги.

Поэтому красивых ликвидаций банков не бывает. Бывали, конечно, случаи с добровольной ликвидацией, но крайне редко.

- Возвращаясь к 2004 году, будучи главой Нацбанка, вы приняли участие в создании Агентства по регулированию и надзору финансового рынка и финансовых организаций, однако позже его решили всё-таки объединить с Национальным банком. И это произошло, хотя, как известно, вы были против. Проясните, пожалуйста, ситуацию.

- Когда я в первый раз возглавил Нацбанк, мы изучали примеры Ирландии, Сингапура, Малайзии о создании единого регулятора. Была договоренность, что сначала все виды надзора мы соберём в Национальном банке, а потом выделим из него отдельное Агентство по финансовому надзору (АФН), что, собственно, мы и сделали. В 2004 году мы создали АФН, это была общая согласованная политика и президента, и правительства, и Нацбанка.

А вот когда я второй раз пришел в Национальный банк, тогда уже начались разговоры о том, что Агентство снова нужно присоединить к нему. И это было сделано, когда я находился в командировке в Стамбуле на встрече с председателями центральных банков других стран. Тогда мне позвонил Нурсултан Назарбаев и сказал: «Я знаю, что ты против, но так надо для страны».

Как мне потом рассказывали юристы президента, им дали всего один день на подготовку соответствующего указа, и там было две ошибки — одна орфографическая, другая смысловая. Они объяснили это тем, что торопились, так как им сказали, если Марченко узнает, что вы готовите это решение, то мы вас всех уволим.

Однако я всегда являлся последовательным сторонником того, чтобы агентство финансового надзора существовало отдельно от Нацбанка. С моей точки зрения, между денежно-кредитной политикой Центрального банка и политикой в области финансового надзора существуют противоречия. Для того, чтобы этих противоречий не было, лучше, чтобы надзор находился в отдельно взятом ведомстве. Я до сих пор придерживаюсь такой позиции, как и последние 25 лет.

- Почему АФН как структура, по официальной версии, была признана неэффективной?

- Потому что, когда принимается какое-то решение, под него всегда должна быть официальная версия. Я не думаю, что Агентство по финансовому надзору действительно было неэффективным.

- Будучи главой Нацбанка, как вы относились к государственной поддержке частных банков?

- Отрицательно. И тут я тоже последователен. Помню, что в 2007-2008 году, во время экономического кризиса, когда я возглавлял Халык, к нам пришло письмо, что правительство собирается оказывать поддержку банкам. На что я направил официальный ответ, что мы, как Халык, в этой поддержке не нуждаемся.

Я всегда исходил из того, что частным банкам государство не должно помогать. Можно оказывать поддержку только системно значимым банкам, но и там тоже есть свои критерии.

К сожалению, после кризиса 2008 года эта ситуация изменилась. Банку, который потом стал Jusan или Bank RBK, была оказана помощь, что было неправильно. Эти банки не относились к системно значимым, например, у последнего вообще было только 28 тыс. вкладчиков на всю страну.

Тем более что все это мы проходили в 90-е годы. Вспомните, сколько возились с Крамдсбанком, потом оказалось, что все равно его не спасти, так как там подстилающие проблемы — серьёзные.

Некоторые банкиры набирали слишком много кредитов за рубежом, кредитовали недвижимость, самолёты покупали, а мы в Народном банке — самолётов не покупали, недвижимость не кредитовали, за это же меня ещё и критиковали.

Поэтому я считаю, что коммерческих банков, в которых участвует государство, быть не должно. Могут быть государственные специализированные банки, например, как Банк развития, или Жилищно-строительный сберегательный банк, но есть одно условие, они не должны конкурировать с коммерческими банками.

- В чем, на ваш взгляд, была причина ухода зарубежных финансовых институтов из Казахстана? И что, по вашему мнению, может заинтересовать их или другие иностранные банки зайти на наш рынок?

- Дело в том, что в целом банковская деятельность стала низкомаржинальной, особенно после кризиса 2008 года, ввели жесткие требования по надзору, объём отчетности стал очень большой, выросли требования к IT-системам. То есть затраты возросли, а доходность упала. И вот в эти ножницы очень многие банки не попадают. Это первое.

Во-вторых, зарубежным банкам нужен так называемый эффект масштаба. В своё время, когда мы разговаривали с крупными западными компаниями по страхованию жизни и с целым рядом европейских, американских, японских банков, они говорили, что у них есть решение, например, совета директоров, чтобы на рынок, где менее 50 млн человек живут, не заходить, потому что с меньшим количеством населения разворачивать инфраструктуру, филиальную сеть для них нет смысла.

Потом, надо понимать, что у нас уже есть в Казахстане достаточно крупные иностранные банки, которые работают около 30 лет, например, два китайских банка, им лицензию давали ещё до моего прихода в Нацбанк. Также есть турецкие банки. Были российские банки, которые только недавно ушли по неэкономическим причинам. Ситибанк, как был, так и работает. То есть для того, чтобы прийти на этот рынок, где достаточно серьёзная конкуренция, у новых зарубежных банков должны быть какие-то конкурентные преимущества. А если их нет, тогда и смысла заходить нет.

Или должны быть какие-то серьёзные клиенты. Например, если у нас вдруг случится какой-то прорыв в области немецких или японских инвестиций, и несколько крупных компаний зайдут в проекты в Казахстане, тогда за ними, вероятно, могут двинуться или немецкий, или японский банки. Это обеспечит им гарантированных клиентов, и они смогут быть уверены, что эти компании будут обслуживаться у них. Так же, как это было с Ситибанком, который пошел вслед за Шевроном.

Большинство западных банков понимают все эти нюансы, и поэтому не спешат сюда заходить.

- В 2011 году сообщалось, что вы были выдвинуты единым кандидатом на пост главы Международного валютного фонда от стран СНГ, но отказались от этой должности. Почему?

- Я вообще вначале воспринял это как розыгрыш, который придумали Путин с Масимовым. Но потом за мою кандидатуру проголосовали 11 стран.

Как все было на самом деле — до моего выдвижения оставалось два дня, как мне звонит Алексей Кудрин, заместитель председателя Правительства России, и говорит: «Ты, конечно, извини, но у нас в первый раз возникла такая ситуация, когда президент Медведев поддерживает одну кандидатуру, а премьер-министр Путин — другую. То есть Путин вместе со всеми остальными премьерами СНГ проголосовал за тебя, а президент Медведев, когда был на саммите большой восьмерки во Франции, поддержал кандидатуру Кристин Лагард. У нас вот тут такой раздрай, и мы не знаем, что делать».

Я тогда говорю: «Вы просто не выдвигайте мою кандидатуру, потому что я сам-то точно ничего не просил».

То есть это не я снял свою кандидатуру, а они меня выдвинули, и они же меня задвинули. Но я хочу сказать, что для Казахстана это была хорошая бесплатная реклама, и для меня лично тоже.

- Спасибо большое, Григорий Александрович, за интервью! С праздником вас!